Читать интересную книгу Практикант[СИ] - Сергей Дигол

Что ж, нельзя не признать, что моя нынешняя терпеливо–просительная позиция у телефона — логическая расплата за абсурд предшествовавших звонку дней. Точнее, за три недели — а ровно столько прошло с момента смерти моего нелепого научного руководителя. И хотя меня уверяли, что это печальное событие произошло несколько раньше, я‑то знал точно: Ион Балтага умер лишь три недели назад, в тот самый момент, когда об этом мне сообщила его, как нетрудно было догадаться по, с трудом подбиравшим слова, женскому голосу из трубки, все еще печальная вдова.

Я не стал, вопреки обыкновению, случавшемуся каждый раз, когда я узнавал о смерти знакомого спустя недели и даже месяцы, в подробностях представлять похоронную процессию, заплаканные лица в черном обрамлении и даже восковый нос из гроба. Не потому, что с годами утратил сентиментальность — времени страдать, причем почти без повода, совершенно не было. Возможно, оттого, что отец не изменил себе: денег, щедро разбросанных им в темной — хоть глаз выколи — прихожей нашей квартиры мне, после оплаты всех долгов хватило лишь на две недели. По истечению которых я, подобно нищим всех народов и времен, вышел в люди, что, как известно даже самому захудалому бродяге — единственная возможность выжить.

Впрочем, моей целью были не прохожие, в толпе которых нищие безошибочно вылавливают обладателей двух спасительных для себя качеств — пусть и ограниченного, но все же количества наличных денег и ничем не ограниченной сердобольности. Да и район, в котором собирался промышлять я, мало походил на место заработка нищих: их тут попросту не было. Если кому–нибудь из них и пришло бы в заросшую слипшимися от жира волосами, одурманенную ежедневными возлияниями из недопитых бутылок голову, присесть на краю тротуара, положив на бедро перевернутую грязными ногтями вниз кисть, вмешательства служб правопорядка могло бы и не понадобиться — их метлами погнали бы с не успевших стать насиженными мест сообразительные дворники. Еще до того, как по улице промчались бы куда как более привычные обитатели — лимузины с мигалками, внутри которых на кожаных креслах — не то что на тротуаре — удобно размещаются просители рангами повыше — от иностранных послов до президента.

Причиной моего появления в фешенебельном — в принципе мало применимое к Кишиневу определение — районе стало расположение института истории. Так что, если быть точным, я вернулся туда, откуда не без уязвленной гордости бежал, оскорбленный унизительной зарплатой, предложенной Драгомиром. Как давно это, оказывается, было и как мало изменилось с тех пор! Я снова шел в институт, как нищий на паперть — без вариантов. И каким неуместным — вроде лепрозория в центре оздоровительного курорта — выглядело расположение на третьем этаже Министерства юстиции института истории, большинство сотрудников которого по уровню дохода никак не дотягивали до наиболее преуспевающих кишиневских бродяг.

Аспирантом мне каждый раз хотелось развести руками перед брезгливо отворачивающимся от моего удостоверения вахтера–пенсионера на входе в министерство, и даже подробно объясниться: я, мол, дизайнер, верстальщик и еще черт знает кто в издательстве, что в принципе не суть важно. А важно то, что ты, старый пердун, прокручивал я в голове свою гневную тираду, по меньшей мере напрасно относишь меня к людям второго сорта, хотя нельзя не признать, что подобное разделение входящих в это здание людей не лишено справедливости, и я даже соглашусь с тем, что полудурки с научными званиями, протирающие штаны на третьем этаже, заслуживают всеобщего презрения, начиная с вахтера, гордо выпячивающего перед ними пузо и льстиво улыбающегося холеным сотрудникам министерства.

Теперь же я готов вытерпеть унижение, да что там — даже мысленно не отвечать вахтеру — уже другому, но все равно такому же старому пердуну. Я даже готов сам изобразить лесть на своем лице, лишь бы он не нажал на свою кнопку, блокирующую вертушку турникета, которым за годы моего отсутствия обзавелось министерство. Сжимая под мышкой темно–оливковую папку для бумаг, свободной рукой я тычу ему в лицо серой корочкой аспирантского удостоверения. Тычу быстро, лишь чуть замедляя шаг и не раскрывая удостоверения. Еще бы, ведь в раскрытом виде моя корочка не алиби, не оправдание, а неопровержимое доказательство моей вины: срок документа истек четыре года назад. Как раз с формальным окончанием аспирантуры, если предположить, что раньше трехлетнего срока обучения меня оттуда не исключили за систематическую неявку. Заочно и единогласным решением научного совета.

Во всяком случае, какое–то извещение — что–то вроде повестки в армию — мне должны были выслать, прикидываю я и понимаю, что ничего подобного не получал. Зато я получаю неожиданный ответ на предъявленную вахтеру корочку. Нет, он не отворачивается, скривив губы, не выпячивает живота (кстати, этот, новый, еще толще прежнего вахтера) и даже не требует раскрыть удостоверение.

Он просто жмет ногой под столом на свою кнопку, и я охаю от удара бедром о замершую в мгновение ока, как от колдовства, лопасть турникета. Поморщившись, я поднимаю глаза и вижу, как вахтер открывает рот, демонстрируя мне два ряда одинаково–пожелтевших зубов — визуальный обман вставных челюстей, поселившихся во рту владельца еще, должно быть, в советские времена.

Черт возьми! Я успеваю, до того как из наполовину искусственного рта раздадутся первые звуки, прикинуть, что же мне доведется услышать, и прогноз этот, увы, неутешителен.

«Да таких корочек давно уже нет!», рявкнул у меня в голове, правда, голосом прежнего вахтера, новый вахтер.

— И правильно сделали, что разогнали! — слышу я хриплый, как у заядлого курильщика, голос, пролетающий, прежде чем достигнуть моего слуха, через открытые ворота, образованные вставными челюстями.

— Бездельник за государственный счет! — добавляет вахтер.

— Вы мне? — упираю я указательный палец себе в грудь, в то время как вторая рука, та что с удостоверением, словно лишившись скелетной основы, опускается вниз, так что теперь мою корочку удобно рассматривать разве что в положении лежа, прямо у моих ног.

— Институт–то ваш уже год как расформирован! — весело объявляет вахтер и презрительно фыркает, — то же мне, ученый!

Удивительно, но узнав о шокирующем известии, я почувствовал, что у меня гора с плеч свалилась. Словно на ходулях — такими чужими казались мне собственные ноги — спустившись со ступенек здания Минюста, в которое я дальше вахты так и не проник, я сворачиваю в ближайший переулок, где под густой тенью каштанов, выстроившихся, словно охранное оцепление, перед зданиями государственного значения, понимаю причину своего внезапного облегчения.

Диана! Встреча с ней — наверняка уже не рядовым, а старшим научным сотрудником — стала бы для меня фарсом после катастрофы. Все равно что уличному задире, неожиданно оказавшемуся накануне наедине со шпаной из соседнего района, на следующий же день снова нарваться на них, и опять одному против восьмерых. Интересно, пытаюсь прикинуть я, удивляясь внезапному приливу эрекции, чем она сейчас, когда института истории больше нет, занимается?

Позже я узнал, что нет не только Института истории. Уже год, как указом президента была расформирована вся Академия наук, а у меня были такие планы на ее развитие! Разумеется, посредством Института истории, который я собирался возродить не без помощи издательства Драгомира.

Я представлял Драгомира, вылупившегося на меня как на оживший труп — зрелище, свидетелем которого менее всего хочется стать, и уж конечно, брезгливо сморщившегося от моего чересчур восторженного приветствия. Видел, как он, все еще не решаясь заговорить со мной, вынужден, тем не менее, ускоряя шаг по коридору, в котором — я был уверен — я его застану, выслушивать план, о котором я, вынув кипу листов из оливковой папки, без пауз на запятые и точки — как при тесте на технику чтения, — буду трещать, надеясь, что дверь его кабинета не захлопнется прямо перед моим носом.

Да–да, план. Вернее, бизнес–план — результат недели работы у компьютера, с перерывами на пятичасовой сон, душ, туалет и легкие — не большее не хватило денег — перекусы. Итого — двадцать три страницы двенадцатым кеглем шрифта Таймс Нью Роман.

Всего план содержал тридцать два пункта, из которых основными значились следующие:

1. Выпуск научных монографий и серий на приоритетной основе.*

* Примечание. Лишь при условии коммерческой рентабельности издательства, в противном случае — по остаточному принципу.

2. Создание Интернет–страницы издательства с размещением на ней каталога всех выпускаемых издательством изданий и возможностью их скачивания по цене, не превышающей половину стоимости бумажной версии.

3. Создание собственного, первого в Молдавии ежемесячного полноцветного журнала для байкеров с бесплатной рассылкой сигнального экземпляра крупнейшим мотоклубам страны — «Diesel Sisters», «Sirena» и «Animals», а также фанатам и участникам байкерского движения среди молдавского бизнес– и политического сообщества, включая президента.